Last modified on Saturday August 27, 2005 at 8:03 PM UTC
В Ветхом Завете будущее Царствие Божие на земле, Церковь, сравнивается с «нежною отраслю», которая «пустит ветви и принесет плод и сделается величестенным кедром» (Иезекиил 17, 22–23). Сам Господь наш Иисус Христос сравнивает это царство с деревом, выростающим из крошечного зерна : «Царство Небесное подобно зерну горчичному…, которое, когда выростет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Еванг. от Матфея 13, 31–32). Церковь, во всем подобная своему Главе, Христу, в своем человеческом елементе, как установленное Спасителем видимое общество, развивалось лишь постепенно, как Христос в своей человеческой природе. Поэтому в первые десятилетия после вознесения Христова в Церкви еще не быле ничего «оформленного» : не было еще ни каноноческого права, ни точных догматических вероопределений, ни монастырей : религиозные обряды были очень просты, сводились к самому существенному. Само собою разумеется, что и подлинное каноническое единство Церкви могло иметь только самое несложное, едва заметное выражение.
Очень рано христианская община окончательно выделилалась из «синагоги» и образовало особое самостоятельное общество, вполне отличное от еврейского национально-религиозного объединения и во всей своей внутренней жизни безусловно независимое от государства, в противоположность до-христианской древности, которая «не знала ни религии, отрешенной от национальности, ни религиозного союза, отличного от государства… Он (Христос) проповедовал своим соотечественникам такое религиозное учение, что свои Его не познаша и казнили Его позорную смертью, как разрушителя национального богооткровенного закона» (1) «В языческих обществах религиозные учреждения тесно связаны с национальными, а национальные — с религиозными» (2) Христос отверг эту зависимость религии от национальных учреждений и настроений; Он положил основание церковного объединения, объединения вселенского, сверхнационального, самобытного, не подлежащего влиянию национальной обособленности. Объединять свою Церковь Он поручил не еврейскому синедриону и не государственной власти, а им же учрежденной апостольской иерархии. Он отверг ветхозаветные представления об отношениях между государством и религией. За это Его так возненавидели израильские националисты.
Первоначальная христианская община, состоявшая отчасти из непосредственных учеников Христосовых, жила глубокой верой, под мощным воздействием благодати Духа Святого и особых духовных дарований. Чад новорожденной Церкви связывала большая сверхприродная любовь, благодатное единодушие, подлинная церковная соборность. Не было никаких противных любви перегородок. Все чувствовали себя братьями во Христе, независмо от племенного или сословного происхождения и независимо от места занимаемого в иерархическом строе Церкви. Но братское, семейное отношение апостолов и верующих между собою не переходило в светское, демократическое равноправие. На Иерусалимском соборе 50–51 года, по словам знаменитого церковного толкователя Св. Писания, Н. Голубовского, «действующими являются собственно Апостолы иерусалимские и местный совет из пресвитеров, а все прочие были лишь соприсутствующими свидетелями, которые, не будучи только пассивными слушателями, однако не влияли своим голосом на ход решений» (3).
Дух и строение первоначальной Церкви, пожалуй, лучше всего описаны Иоанном Златоустом (4), особенно в его беседах на Деяния Апостольские. Отношение между соборным началом и единовластием вообще выражено Златоустом словами : «Ведь мы все братья, и один у нас Наставник, но и между братьями надобно, чтобы один давал приказания, а остальные слушались» (5). На собраниях учеников Христовых «Петр всегда первый начинает говорить, частию по живости своего характера, а чатию потому, что Христос вверил ему Свое стадо и он был первым в лике апостолов» (6). Как образцовый христианский настоятель, апостол Петр руководит другими апостолами не самовольно и деспотически, а по братски, считаясь с мнениями других. « Мужие… Братие. Если Господь назвал их братиями, то тем приличнее было такое обращение Петру» (7). В важном деле избрания нового апостола на место Иуды Петр советуется с «братиями» и «предоставляет это дело на суд большинства… Разве самому Петру нельзя было избрать? Очень можно. Но он этого не делает, чтобы не показаться пристрастным» (8). Петр заботится о всех учениках Христовых, ибо «в то время начальство составляло не честь, а заботу о подчиненных… Он первый распоряжается в этом деле, так как ему вверены все. Ведь ему сказал Христос : и ты некогда обращся, утверди братию твою » (9) Итак Петр вовсе не «первый по чести», как говорят не признающие авторитета Отцов Церкви протестанты, а действительный настоятель всех, пастырей и пасомых. Когда надо, Петр действует как «вождь в блаженном лике» и «смиряет страхом» непокорных (10). Говоря о путешествиях апостола Петра, Златоуст выражается так : «Он обходил как бы некоторый военачальник, ряды, наблюдая, какая часть сомкнута, какая во всем вооружении и какая имеет нужду в его присутствии… Где была опасность и где требовалась распорядительность, там он; а где все было в мире, там все они вместе» (11). О Петре все молятся, как об общем «кротком отце» (12).
Итак, Петр — отечески заботящийся о подчиненных «военачальник»; а роль военачальника образовать из совокупности всех одно боеспособное организованное общество, одно воинство, одно «тело», как выражается Златоуст, толкуя I послание ап. Павла к коринфянам : «Военачальник поставляется над войском для того, чтобы из отдельных членов составить одно тело» (13). В других местах своих творений Златоуст называет Петра «главою сонма учеников», «главою братства», «главою в лике апостольском» и т.д. (14). Апостол Иаков — предстоятель Иерусалимской церковной общины, Петр — высший иерарх объединяющий всю Церковь : «Петр был избранный из Апостолов, уста учеников, верховный в их лике, почему и Павел проходил некогда видеть его преимущественно пред другими… Если же кто спросит : почему же престол Иерусалимский получил Иаков? то я отвечу, что Петра Христос поставил учителем не для этого престола, но для вселенной… Теперь ему вверено попечение даже о братии» (15). Такие же или подобные выражения на счет ап. Петра, как объединителя всей Церкви, мы находим в творениях многих других Отцов Церкви (16). В православных богослужебных книгах Петр назван «основанием Церкви», «основанием догматов», «основанием апостолов», «апостолов военачальником», «вождем апостолов», «пастырем владычным всех апостолов» и т. д.
Отметим кажущееся противоречие : Отцы Церкви иногда говорят, что все апостолы были равны, а с другой стороны они же утверждают, что была крупная разница между апостолами, и подчеркивают роль Петра как вождя апостолов. Это недоразумение легко рассеять, если иметь в виду, что Петр, как апостол, как священник, как проповедник Евангелия, был равен другим апостолам, а в некоторых отношениях даже стоял ниже, чем Павел, например, или Иоанн, но превосходил всех своим особым служением, возложенным на него Спасителем : обеспечивать единство Церкви.
Еще при жизни главных апостолов Церковь быстро распространилась вдоль берегов Средиземного моря. Апостолы проповедовали Евангелие в разных странах, далеко за пределами Палестины. Апостол Петр трудился сначала на Востоке, а затем, вместе с Павлом, укреплял христианскую общину в Риме. По некоторым сведениям IV века, он прожил в Риме 25 лет, но это легенда. Научными изысканиями установлена только довольно продолжительная пастырская деятельность вождя апостолов в столице империи, где он и принял мученический венец, по всей вероятности в 67 году.
Исторические сведения об этой эпохе до второй половины II века крайне скудны. Начались великие гонения, которые, чередуясь с краткими затишиями, продолжались до начала IV века. Самоотверженность и страдания бесчисленных мученников способствовали распространению христианства вглубь Малой Азии, Греции, Италии, северной Африки, несколько позже — Франции и Испании. В это наиболее «катакомбное» время едиснтво Церкви, как вообще все ее устроение, едва ли могло принять определенные, продуманные формы. К тому же, Церковь была еще в младенческом состоянии, будущий кедр был еще еле заметным деревцом. Соборы начали появляться в истории только во второй половине II века. Вселенская власть Римского епископа, преемника апостола Петра, была еще очень мало развита, она была слабо осознана ис разграничена: крепкий и наглядный ствол церковного кедра был тогда еще слабым, нежным стебельком, по цвету и составы мало отличавшимся от побочных веток. Все церковное домостроительство было тогда еще «в зародыше», степени иерархии только начинали выделяться и друг от друга отличаться. Как видно из одного из древнейших памятников церковной письменности, Учения двенадцати апостолов, в первое время не было заметно разницы даже между простум священником и епископом. Известный русский ученый, историк канонического права, проф. Н. С. Суворов пишет: «В Дидахэ (Учении двенадцати апостолов) еще ничего не говорится о выделении и обособлении из числа нескольких епископов или пресвитеров, стоящих во главе церковной общины, одного с высщим руководящим авторитетом и с исключительным титулом епископа, в отличие от пресвитеров» (17). Если в трудных условиях того времени прошло несколько десятолетий прежде чем духовенство каждой поместной общины смогло объединиться под властью одного епископа, то на пути объединения всех епископов вселенской Церкви одним высшим иерархом лежали, человечески говоря, непреодолимые препятствия.
Тем не менее, «уже в конце первого века римская община выроботала у себя прочное устройство, она с материнской заботливостью следила за дальними общинами и умела тогда говорить языком долга, любви и власти». Так пишет протестантский крупный ученый Гарнак (18). Он же признает, что «главные элементы католичества восходят до апостольского века, и притом не только на поверхности» (19).
Около 96 года в Греции и Коринфской церкви произошло смятение, и балгонамеренные из тамошних христиан почли необходимым известить об этом Римскую церков. За разрешением затруднений коринфяне обратились не к жившему еще тогда по близости апостолу Иоанну, а к римской кафедре. И папа св. Климент ответил в тоне высшего настоятеля всей Церкви. Он осуждает коринфян за возмущение против местной церковной власти, призывает к соблюдению церковных правил и пишет: «Если некоторые не послышают того, что Христос через нас вещал, то пусть знают, что их душам угрожает великая опасность». По поводу этого послания папы Климента к Коринфянам, лучший православный церковный историк, вообще антикатолически настроенный, выражается так: «Автор послания говорит с авторитетом, требует повиновения, усвояет себе право заботиться об умиротворении посторонних Церквей» (20). «Но чем объяснить, что Климент убежден в своем праве обращаться к другой церкви как власть имущий? Незнанием своих прав? Но он сотрудник апостолов Петра и Павла… Гордыней? Но он святой Греко-российской церкви. Величием Рима? Но что видела римская церковь от этого величия, кроме гонений?… Властолюбивой традицием римского аристократизма? Но Климент — из простонародья» (21). В течение III веков это послание папы св. Климента читалось с большим уважением во многих церквях Востока (22).
Осуществив постепенно объединение отдельных церквей-приходов в церкви-епархии, надо было думать о согласованности епархий между собою в отношении учения и канонического разрешения возникающих вопросов и сомнений. Происходили беспорядки, появлялись лже-учения, ереси. Надо было сговориться, посоветоваться, выработать практические методы объединения вокруг общего центра, продумать волю Христову относительно единства Церкви. Это все отчетливее сознавалось по мере того, как проявлялись возрастающие пагубные последствия разобщенности. Конечно, главным очагом духовного единства была весьма интенсивная тогда евхаристическая жизнь клира и верующих; частое, подчас ежедневное, причащение объединяло христиан в божественной любви. Но чем интенсивнее была благодатная жизнь, тем определеннее чувствовалась потребность осознать себя одним «телом», одной организацией, одним богоустановленным, иерархически налаженным братством. Но осуществление внешних форм церковного единства, будучи органически связанным с общим развитием церковной жизни и с ростом Церкви, подвержено, подобно всем другим факторам церковного домостроительства, закону постепенности и разным перебоям, сопротивлениям, недооценкам и ложным толкованиям. Поэтому ответим сначала вкратце на вопрос: на какой стадии органического развития находилась церковная жизнь во II и III веках?
«С переходом на почву третьего века… принципиальные вопросы догматического характера, в роде позднейших тринитарных и христологических споров, пока еще не успели вполне сложиться и созреть» (23). «Древняя Церковь тогда еще плохо сознавала различие между догматом и обрядом» (24). Не было еще точно определенных общепринаятых сооборных вероучительных формул в роде выражения «единосущный»; многие не решались назвать Пресвятую Деву «Богородицей». Канонический состав Библии еще не был точно установлен; существовало много апокрифических (не-подлинных) евангелий, именно около 50, посланий, деяний апостолов, апокалипсисов, «которые несправедливо вносились в библейский канон некоторыми православными церквами» (25). «На первых порах христианской истории, в виду преследований и гонений на христиан, употребление икон было слабо развито… Процветание иконопочитания началось с эпохи Константина Великого» (26); а в богословие вопросы иконопочитания вошли значительно позже. В первые два века «подвижничество во всех его видах не было явлением организованным э подвижники жили отдельно друг от друга и не составляли какого-либо особенного общества с определенным уставом. В конце третьего века подвижничество начинает пронимать более определенный характер» (27). Богослужение все еще совершалось очень просто, церковное пение было скорее отчетливым произношением. Праздников было мало; «другие из них, явившись сначала в одной какой-либо из древних церквей, сделались более общими и известными в последующие времена» (28); праздник Введения в храм Пресв. Богородицы установлен только в VIII веке, праздник Богоявления еще в IV веке был неизвестен во многих странах. Посты не сразу приняли форму определенных правил воздержания; древнейшее упоминание об успенском посте относится к V веку. (29). Церковное зодчество было весьма примитивно, великолепных храмов не было вовсе. «Церковно-соборный институт… проявил свое действие лишь после половины второго века» (30). В большинстве случаев эти соборы были простыми съездами епископов той или иной провинции», часто очень немногочисленными (10-15 человек). О вселенских соборах никто не смел и помышлять, хотя многие и сознавали, что в случае столкновения между отдельными поместными соборами необходимо вмешательство какой-то высшей церковной инстанции.
Итак, Церковь развивалась из «горчичного зерна». Поетому неудивительно, что и папство, тесно и органически связанное со всей жизнью Церкви, находилась в III веке на той же стадии развития, как и все другие эелементы церковного и иерархического строения. Если бы на протяжении прошлых веков папство не развивалось сообразно с общим развитием Церкви, в жизненно-органическом отношении к нему, а имело современную нам степень расцвета, то это было бы веским доказательством в пользу тех, кто утверждает, что оно чуждо организму Церкви, является чем-то привнесенным, посторонним, прибавленным к Церкви.
Противники католичества из разных идеологических лагерей охотно ссылаются на образ действий св. Киприана, епископа Карфагенского в середине III века, который при поддержке группы африканских (далеко не всех) и нескольких малоазийских епископов проводил взгляд, что каждый епископ ответствен за свои поступки только перед Богом, и подчас сопротивлялся решениям Римского апостольского престола. Киприан возлагал большие надежды на единодушие епископата. В своем сочинении о единстве Церкви он был так захвачен мыслью о том, что в каждой иерархии должен быть только один епископ (это тогда оспаривалось некоторыми еретиками), что совсем потерял из виду вопрос об осуществлении реального единства всей вселенской Церкви и о способе обеспечения единодушия всех церквей. Он не думал о том принципе, который был вполне применен ко всей Церкви и осознан христианским миром только впоследствии; принцип этот, выражаясь ясными словами св. Василия Великого, состоит в том, что «всякое благочиние и согласие между многими до тех пор держится с успехом, пока сохраняется общая всех благопокорность одному какому-нибудь начальнику; а всякое разногласие и раздор, также многоначалие бывают следствием безначалия» (31). Впрочем Киприан не раз сам себе противоречил и во время нестроений в собственной епархии «он апеллировал к Римской Церкви, к Римскому епископу, полагая, что единение с этой Церковью есть уже гарантия истины»; так пишет протестант Гарнак (32). А православный ученый Н. Суворов следующими словами оценивает взгляду Киприана на единство Церкви: «Римская церковь, даже и во время вакантности ее епископской кафедры, считала своим призванием иметь попечение о всех общинах христианства… В борьбе с расколом Киприан весьма часто указывал на единомысленную с ним в данном случае римскую церковь, как на церковь Петра, как на источник, откуда произошло священническое единство, как на корень и матерь католической церкви. Поэтому из сочинений св. Киприана церковная наука могла до сих пор почерпать аргументы и в пользу, и против римских взглядов. Принципиальный недостаток аргументации св. Киприана состоит в том, что, отстаивая карфагенскую практику против римской и утверждая за каждым епископом право управлять своею церковью независимо от чьего-либо вмешательства, с ответственностью лишь пред Богом, Киприан тем самым допускает возможность разногласии и разностей в самых существенных пунктах церковного порядка, а равно злоупотреблений со стороны епископа его властью. К этому принципиальному недостатку аргументации св. Киприана, история присоединила фактическое опровержение его взглядов, вызвав к жизни институты высших епископов — митрополитов и патриархов — с высшими правами власти, сравнительно с остальными епископами, и показав, что целые столетия могут проходить без созвания соборов. Кроме того, для дальнейшего развития римских церковных взглядов, не остался без нзачения тот факт, что оба раза, т. е. в споре Виктора с Поликратом и в пререканиях Стефана с Киприаном, правильное по существу мнение отстаивалось римским епископом, и что в эпоху вселенских соборов римский взгляд по обоим вопросам был признан и стал общецерковным взглядом» (23). Дело в том, что папа св. Виктор (189–198) предписал всем церквам христианского мира праздновать Пасху одновременно, не считаясь с еврейскими обычиями, а епископу ефесскому Поликрату, оказавшему сопротивлением, угражал отлучением; папа же св. Стефан (254–257) осудил африканский обычай перекрещивать еретиков, которого придерживался св. Киприан. Говоря о первом столкновении, проф. Покровский в уже упомянутой нами книге пишет: «Отпор был дан папой Виктором. …Достаточно окрепшая к этому времени идея вселенского единства Церкви под верховным главенством римского первосвященника нашла в его лице своего лучшего практического выразителя» (34).
Как понималось единство Церкви уже в конце II века, наглядно высказано в знаменитом сочинении «Против ересей», составленном епископом лионским св. Иренеем: во избежание заблуждений следует держаться предания апостольского, а этого мы всего вернее достигаем, сообразуясь с преданием хранимым Римскою церковью, «основанной Петром и Павлом». По этому вопросу Суворов пишет: «Св. Иреней Лионский говорит, что с римскою церковью необходимо согласуется всякая церковь, т. е. все и повеместно верующие, даже и церкви апостольского происхождения, по причине ее преимущественного первенства. В Рим, в самом деле стекались со всех стран христианские путешественники, для проверки и сличения существовавшего в их странах церковного порядка с римским» (35). Итак, христианский Рим — норма, по которой следует проверять все поместные взгляды и обычаи.
Какое значение имело папство для христианства уже в ту эпоху видно тоже из того, что злейший враг и гонитель христианства, император Декий, предпочитал видеть в Риме другого враждебного себе императора, чем папу (36).
1)
…
36)