Last modified on Saturday August 27, 2005 at 8:00 PM UTC
После того, как, в 4 веке, христианство стало государственной религией Византийской империи, на ряду с общим здравым развитием догматического учения, литургической жизни, аскетического подвижничества и канонических установлений, появились новые, нездоровые, чуждые Евангелию церковные течения, порожденные вторжением посторонних религиозно-государственных начал в организм Церкви. Жизнь духовенства стала легче, угроза казни за веру во Христа изчезла; но нравственный уровень придворного епископата был низок. Послушаем ученого знатока церковной истории:
«…Изменился тип церковного устройства. Самая капитальная из этих перемен состояла в том, что центр тяжести в церковно-общественных делах был перенесен из области полномочия отдельных общин в сферу власти абсолютного монарха и окружавших его придворных… Прежде избрание епископа зависело главным образом от его будущей паствы; теперь оно решалось волею императора в тех случаях, когда император хотел проявлять свою волю…; так имп. Валент во многие города назначал арианских епископов в замен изгнанных православных…, общий ход истории очевидно направлялся к тому, чтобы последнее слово оставалось за самодержцем… Административное деление империи и субординация городов малых большим были перенесены и в церковную область… Патриархи и архиереи других центральных городов в силу политического значения своих кафедр выделились из ряда своих собратий епископов и считались настолько важнее их, насколько например генерал-губернатор выше городничего. …Теперь императоры присвоили себе право созывать соборы, председательствовать на них лично или чрез своих уполномоченных, руководить соборными заседаниями и утверждать соборные решения своей властию. Нет сомнения, что в теории императоры преклонялись пред решениями соборов, считая их органом Св. Духа; но не могли не сознавать, что на практике от императорской власти зависело дать соборным постановлениям силу обязательного закона. Да и кроме того — сами члены соборов своими пререканиями очень часто настойчиво вызывали вмешательство императорской власти. Как судить об этой перемене в положении епископов нашего периода? Если основаться на мнении св. Грогория Богослова и других современных писателей, то перемена была к худшему. Вот мысли св. Григория относительно избрания епископов: …председательство приобретается не добродетелью, но происками, и кафедры занимаются не достойнейшими, но сильнейжими…; не бывает ни врача, ни живописца без предварительной подготовки, апредседатель в церкви удобно выискивается, не трудившись, не готовившись к сану… Не видал я, пишет св. Григорий, ни одного собрания епископов, которое имело бы во всех отношениях полезный конец и не увеличивало бы бедствий вместо того, чтобы избавлять от них: любовь к спорам и любоначалие выше всякого описания… Правда были в тот период еще очень многое святители, как например Василий Великий, Григорий Богослов, Амвросий медиоланский, Синезий пентапольский, которые обнаруживали мужественную независимость по отношению к гражданской власти, но все эти люди очевидно плыли против течения и нельзя было ожидать, что большинство за ними последует… Так так полновластный император был один, а епископов, и притом соперничествыющих, много, то естественно, что большинство епископов были льстецами и угодниками царской власти» (1).
Говоря об эпохе Юстиниана (6 век) и сравнивая ее с эпохой Константина Великого (4 век), тот же автор пишет: «С тех пор прошло около двух сот лет и нравственный уровень большинства епископов заметно и значительно понизился» (2).
Поэтому неудивительно, что «гнездо ересей в собственном смысле был восток христианский» (3). Неудивительно, что все ересиархи с невероятной легкостью собирали в подтверждений своих лжеучений многолюднейшие соборы, по блеску и количеству собравшихся епископов подчас превосходившие великие вселенские соборы.
Одно время почти весь епископат Востока и Запада под давлением императора еретика высказался в пользу арианства, ереси отрицавшей божество Иисуса Христа, и против папы римского и нескольких других епископов защищавших христианскую веру. «Император Феодосий созвал в 449 году… большой собор в Ефесе под председательством Диоскора, патриатрха Александрийского… Собор по причине господствовавшего там прострастия и насилия, носит в церковной истории прозвание разбойничьего, Патриарх константинопольский Флавиан умер через несколько дней после своего осуждения, как гласит предание, вследствие побоев, нанесенных ему буйными монахами, бывшими на соборе» (4). Заметим, что Флавиан — великий православный святой, а на осудившем его разбойничьем соборе преобладали еретики. Император Василиск «окружною грамотою осудил Халкидонский (вселенский!) собор, в чем и нашел поддержку со стороны собравшихся в Ефесе 500 епископов» (5). И все последующие ереси распространялись главным образом благодаря содействию со стороны значительной части епископов. Иначе и быть не могло при хозяйничании в Церкви светских самодержцев.
«Вторжения императоров в чисто церковные дела проходят яркою нитью через всю византийскую историю. Руководясь часто искренними побуждениями охранять церковные интересы, они, как люди некомпетентные в вопросах веры, становились часто на ложную дорогу и вместо православия защищали заблуждения. Особенно в резкой и незаконной форме их вмешательство в церковные дела выражались в их предписаниях исповедовать тот или другой догмат так, или не иначе. Такие предписания делались ими в форме особых вероисповедных указов… Появление некоторых ересей в христианской Церкви было прямо результатом вмешательства византийских императоров в неподлежащую их ведению область. Ереси монофелитская и особенно иконоборческая обязанны были своим происхождением этой ошибочной церковной политике византийских государей. Довольно резко выступало вторжение государственной власти в дела Церкви и в избрании иерархических лиц, особенно на видные кафедры: часто эти кафедры занимались кандидатами по указанию императоров, без участия церковной власти. Такое отношение светской власти к делам Церкви вызывало протест со стороны поборников церковных интересов. Осия кордубский, Григорий Назианзин, Амвросий медиоланский, Иоанн Златоуст и папа Лев Великий проводили воззрения, что в делах веры светская власть должна подчиняться Церкви, органом которой является священство… Эти взгляды возведены в целую систему блаж. Августином» (6). Итак, в Византии мы видим зарождение двух течений, двух противоположных устремленностей: подлинные столпы православия идут заодно с папством или, по крайней мере, не противодействуют его усилиям объединить Церковь, между тем как нравственно посредственные и склонные к ересям императорские ставленники на епископских кафедрах, в вопиющую противоположность всем началам Нового Завета, все более склоняются в стороны подчинения Церкви государству, т.е. в строну раскола.
Не следует думать, что пагубное наследие римского императорского язычества вредило Церкви только на Востоке. Пока византийские «божественные» цари были самодержцами и на Западе, они, подобно своим предшественникам-язычникам, всячески препятствовали папам в их стараниях удержать епископат на высоте его сверхнационального и сверхполитического призвания и в должной независимости от императоров-священников. И на Западе бывали целые соборы епископов расположенных поддерживать императорские поползновения и ереси. Сами римские епископы терпели много гонений и унижений со стророны императора; иные из них были просто замучены за то, что защищали независимость Церкви от государства в чисто церковных вопросах, и за то, что защищали отцов Церкви и их борьбе против ересей; другие, духовно менее сильные, лиш вяло противидейстовали вторжениям императора в жизнь Церкви. После изчезновения на Западе Византийской империи дух цезарепапизма все-таки остался, и им вдохновлялись разные мелкие италианские властелины, а затем и «римско-германские» императоры, наконец также многие короли Франции, Англии и других государств. Политические системы менялись, но оставалось живучим старое языческое стремление подчинить Церковь государству и препятствовать объединению епископов папами, преемниками «вождя в блаженном лике апостолов». Когда папство слабело и делало лишние уступки силным мира сего, волны полотики и онмирщения заливали Церковь; когда оно становилось духовно сильнее и лучше сознавало свой долг руководить епископатом и не подчиняться в церковных вопросах земным монархам, вся жизнь Церкви становилась более духовной, апостольской, вселенской.
В то время как постепенно возрастало значение Рима, как духовного центра всемирной сверхнациональной Церкви, на Востоке становилась всё определеннее и сильнее политическая централизация византийской государственной церкви под властью императорского константинопольского патриарха. «Возвышение константинопольского епископа зависело от политического значения г. Константинополя, как столицы восточной империи… Все патриархи по своим правам и преимуществам были равны между собою. Но по особым историческим обстоятельствам первенствующее значение между патриархами востока получил патриарх константинопольский» (7).
Единодушное убеждение всего не порвавшего с Церковью епископата — верный критерий религиозной истины; таково учение Католической Церкви. Но к сожалению полного единодушия епоскопов почти никогда не бывает. Это бесспорный факт, в особенности если иметь в виду эпоху после Константина Великого. Киприан карфагенский полагал, что можно разрешать все сомнительные вопросы при помощи поместных соборов. Но вскоре выяснилось, что такой способ объединять Церковь недостаточен и неблагонадежен: что делать в случае столь частых в те времена разногласий поместных соборов между собою? и можно ли полагаться на постановления любого собора, когда среди великих древних соборов было много еретических соборов? Так возникла мысль собирать всех епископов на вселенские соборы. На деле эта мысл была осуществлена несколько раз, но очень несовершенным образом, всё из-за стремления императоров придавать «своей» византийской церкви значение вселенской Церкви. Древние вселенские соборы далеко не были собраниями всего епископата или хотя бы только равномерно и справедливо избранных представителей от всех поместных церквей. В то время как в одной северной Африке было более 400 епископских кафедр, на втором вселенском соборе присутствовало только 150 епископов и притом исключительно греческих, императорских. Пятый вселенский собор был тоже гораздо менее многолюден, чем много поместных и еретических соборов. Ни на одном из «семи вселенских соборов» западные поместные церкви не были должным образом представлены. Эти соборы получили значение вселенских не потому, что они могли считаться выражением веры и воли всей Церкви, апотому, что папа римский одобрил для всей Церкви их догматические определения. Без папы римского вселенский собор не мыслим: вот почему на Востоке после разрыва с Римом, вселенские соборы прекратились, несмотря на то, что возникало столько вопросов первостепенной важности, требующих авторитетного разрешения. Послушаем уже знакомого нам русского ученого канониста Н. Суворова.
«Из перечисленных (семи вселенских) соборов константинопольский 381 года был созван императором только как греко-восточный, без участия запада; но позднее и на востоке и на западе он был признан за вселенский. Константинопольский собор 553 г. при Юстиниане, хотя был созван как вселенский, но в действительности состоялся без участия Рима и лишь позднее был признан за вселенский. И вообще должно заметить, что 1) на вселенских соборах западный христианский мир всегда бывал представлен весьма слабо, сравнительно с количеством восточных епископов, 2) какого-либо правильно организованного представительства от всей отедельных епископских церквей римской империи не существовало, вследствие чего на некоторых соборах число присутствующих епископов не доходило до 200, а на других, напротив, было свыше 600. Случалось так, что высшие епископы брали с собою на собор гораздо более епископов, им порчиненных, чем сколько требовалось, с тою именно целью, чтобы подавить противников большинством… К каким практическим затруднениям и осложнениям могло приводитьотсутствие организованного представительства, всего лучше об этом свидетельствует история 3 и 5 соборов… Если бы на Западе проводить принцип согласовалия церковно-административных округов с государственными, положенный в основание восточной церковной организации, то на западе должно бы было явиться более десяти таких высших епископов в диэцезах трех западных префектур, каковыми были восточные патриархи» (8).
Таким образом, после того как еще в конце 3 века выяснилось, что поместные соборы неспособы обеспечить единство всей Церкви, в эпоху первых вселенский соборов для всех стало ясным, и подлинно православными пасторами не отрицалось, что вселенских соборов действительно представляющих всю Церковь без высшей вселенской руководящей власти быть не может. Непригодность императорской власти для этой роли была очевидной для всякого политикой не связанного церковного человека. По этим причинам папы, которые охотно шли на встречу пожеланиям императоров на счет момента или места созыва вселенского собора, всегда сопротивлялись стремлениям группы императорских греческих епископов навязывать всей Церкви свои решения. Из постановлений вселенских соборов с самого начала получали для всех обязательную силу только одобренные римским епископом вероисповедные определения и полезные для Церкви каноны.
Суворов, далеко не склонный преувеличивать значение папства и роли римского епископа в древней Церкви, выражается так: «Подчиняя себе запад, римский епископ считал себя призванным к осуществлению высшей церковной власти и на востоке, так как создавшийся на почве римского церковного предания (9) и со всею ясностью формулированным уже Львом Великим (в 5 веке) двойной догмат о первенстве апостола Петра над другими апостолами и о преемстве римского епископа в правах апостола Петра не допускал географического ограничения рисмкой церковной власти одним западом… Римский епископ считал своим прозванием попечение о всех церквах… Положение церковных дел на востоке в период вселенских соборов было таково, что папе приходилось осуществлять свое попечение в смысле вмешательства в восточные церковные дела, и большею чатию это вмешательство не проистекало из собственной инициативы римского епископа, а было вызываемо просьбами с востока же. При постоянной борьбе религиозных партий на востоке и при нередкой поддержке ереси императорами, римским епископам приходилось безчисленное множество разписать на восток: то ходатайства и представления к императорам, то послания ободряющие, порицающие, руководственные к восточным патриархам, епископам, духовенству, народу, монахам. Благодаря указанной борьбе, папа весьма часто имел случай выступать в качестве судьи между спорящими сторонами, в то же время своим согласием и несогласием усиливая или ослабляя ту или другую сторону, следовательно давая чуствовать вес своего суждения… И в позднейшее после сардикского собора (4 век; С.Т.) время папам подавались прошения и апелляционные жалобы. Папа восстановлял низложенных на востоке епископов, а если это ему не удавалось при жизни безвинно осужденного, настаивал на восстановлении его имени в диптихах церковных. И напротив, патриархов еретического направления папа низлагал, а если фактически оказывалось невозможным провести низложение, настаивал на том, чтобы имя низложенного, по его смерти, было исключено из диптихов церковных. Папы облекали своими полномочиями восточных патриархов и епископов, которые, таким образом, с римской точки зрения становились в положение папских викариев… Легко понять, насколько не согласовалась с римскими взглядами политика восточных императоров, систематически выдвигавших на первый план епископов римской столицы… Неудачная политика императоров, которые запутывались в ереси, обыкновенно по вине восточных епископов, и всегда находили достаточное число епископов, склонных проводить императорскую политику, которые при том же возвышали епископа константинипольского (во время господства ереси на востоке он был обыкновенно еретиком же) создавала ту почву, на которой крепла коренившаяся в преданиях древности высшая власть римского епископа» (10). Другими словами, духовная власть римского епископа, коренившаяся в преданиях Церкви апостольских времен, развивалась и крепла по мере того как становилось всё более очевидным, что возглавление Церкви императором ест явление «неудачное», нехристианское, на Евангелии не обоснованное.
Крайне антикатолически настроенный Болотов скорбит о том, что православный восток не осуждал папства и скорее содействовал его укреплению. «Римские епископы видели в себе зивое вопложение князя апостолов, да так смотрели на них и другие, особенно (значит, не только; С.Т.) на западе» (11). Болотов отмечает с печалью, что стремления некоторых епископов к независимости от Рима не были обоснованы: «Автокефальные порывы были лишены твердых оснований» (12). И еще: «Восток оказал Риму немаловажную услугу… тем, что не проявил во всем объеме своего значения, как замедляющей, сопротивляющейся силы… Нечего ждать откуда-нибудь поддержки против римского проговора… Весьма ясное учение Льва Великого о римском главенстве над всею вселенскою церковью ни в ком не вызвало тревоги на востоке… Борьба с папами со стороны востока велась не с тою энергиею, какая была бы желательна. Лишь Антиохийский собор 341 года заговорил с римским иерархом языком твердым и решительным… и опротестовал вмешательство пап по существу, и это был, к сожалению, собор полу-арианский… Легаты папские являются на соборы… как судьи, и их окружают всевозможным почетом… На востоке о серьезной полемике против папских притязаний вздумали уже слишком поздно, когда они получили авторитет освященной веками древности» (13).
Всё это частичные признания. Но и они очень поучительны. Еретические и раскольночьи соборы всегда были против Рима, между тем как лучшие елементы восточного духовенства не считали нужным сопротивлжться верховному пасторству римских епископов. И то и другое говорит в пользу «папских притязаний».
(1) Терновский, стр. 228 сл.
(2) Там же, стр. 285.
(3) Лашкарев, стр. 127.
(4) Терновский, стр. 173.
(5) Там же, стр. 244.
(6) Малицкий, 2, стр. 214.
(7) Там же, стр. 233 сл.
(8) Суворов, Учебник, стрр. 37 и 44.
(9) Точнее, вообще церковного предания, в противоположность политическому.
(10) Суворов, Учебник, стрр. 46–50
(11) Лекции, 3, стр. 314.
(12) Там же, стр. 315.
(13) Там же, стр. 316 сл.